Лучшие мысли и изречения древних в одном томе - Константин Душенко

В чтении, как и во всем, мы страдаем неумеренностью; и учимся для школы, а не для жизни.

«Письма к Луцилию», 106, 12

Жизнь – вещь грубая. Ты вышел в долгий путь – значит, где-нибудь и поскользнешься, и получишь пинок, и упадешь, и устанешь, и воскликнешь «умереть бы!» – и, стало быть, солжешь.

«Письма к Луцилию», 107, 2

Равенство прав не в том, что все ими воспользуются, а в том, что они всем предоставлены.

«Письма к Луцилию», 107, 6

Ничтожен и лишен благородства тот, кто ‹…› хотел бы лучше исправить богов, чем себя.

«Письма к Луцилию», 107, 12

Целым овладевают по частям.

«Письма к Луцилию», 108, 2

Многие приходят слушать, а не учиться. ‹…› Некоторые приходят даже с письменными дощечками – затем, чтобы удержать не мысли, а слова, и потом произнести их без пользы для слушающих, как сами слушали без пользы для себя.

«Письма к Луцилию», 108, 6

Разве ты не видел, каким криком оглашается театр, едва скажут что-нибудь, с чем все мы согласны ‹…›? «Имеет все, кто хочет, сколько надобно». Слыша это, ‹…› те, кто всегда хочет больше, чем надобно, кричат от восторга и проклинают деньги.

«Письма к Луцилию», 108, 8–9, 12

Лучше всего пахнет тело, которое ничем не пахнет.

«Письма к Луцилию», 108, 16

Мера ‹…› ближе к воздержанию и, может быть, труднее воздержанья: ведь от чего-то легче отказаться совсем, чем сохранять умеренность.

«Письма к Луцилию», 108, 16

[О вегетарианстве]: Человеку и бескровной пищи хватит; ‹…› [а] там, где резня служит удовольствию, жестокость переходит в привычку.

«Письма к Луцилию», 108, 18

То, что было философией, становится филологией.

«Письма к Луцилию», 108, 23

Сама старость есть неизлечимая болезнь.

«Письма к Луцилию», 108, 28

Из одного и того же каждый извлекает лишь нечто, соответствующее его занятиям. На одном и том же лугу бык ищет лишь траву, собака – зайца, аист – ящерицу.

«Письма к Луцилию», 108, 29

Человек зорче в чужих делах, чем в своих.

«Письма к Луцилию», 109, 16

«Жизнь ему в тягость». – Не спорю, а кому она не в тягость? Люди и любят, и ненавидят свою жизнь.

«Письма к Луцилию», 112, 4

Владеть собой – наивысшая власть.

«Письма к Луцилию», 113, 30

Речь – убранство души.

«Письма к Луцилию», 115, 2

С тех пор как они [деньги] в чести, ничему больше нет заслуженной чести: делаясь поочередно то продавцами, то товаром, мы спрашиваем не «какова вещь», а «какова цена?».

«Письма к Луцилию», 115, 10

Всем кажется лучшим то, от чего отказались.

«Письма к Луцилию», 115, 17

Мы защищаем наши пороки, так как любим их, и предпочитаем извинять их, а не изгонять. ‹…› «Не хотим» – вот причина; «не можем» – только предлог.

«Письма к Луцилию», 106, 8

Тебе кажется высоким то, от чего ты далеко, а взойди наверх – и оно окажется низким. Пусть я буду лжецом, если тебе и тогда не захочется взойти выше: то, что ты считал вершиной, – только ступенька.

«Письма к Луцилию», 118, 6

Деньги никого не сделали богатыми – наоборот, каждого они делают еще жаднее до денег.

«Письма к Луцилию», 119, 9

Необходимое не приедается.

«Письма к Луцилию», 119, 15

Расточитель прикидывается щедрым, хотя между умеющим одарять и не умеющим беречь – разница огромная.

«Письма к Луцилию», 120, 8

Великое дело – играть всегда одну роль. Но никто, кроме мудреца, этого не делает; все прочие многолики. ‹…› Порой о человеке, с которым виделись вчера, по праву можно спросить: «Кто это?»

«Письма к Луцилию», 120, 22

Даже бессловесным и тупым скотам, как бы ни были они неуклюжи во всем прочем, хватает ловкости и вниманья, чтобы жить. ‹…› Даже те из них, что для других бесполезны, для своей цели ничего не упустят.

«Письма к Луцилию», 121, 24

Только не имея некоторых вещей, мы узнаем, что многие из них нам и не нужны.

«Письма к Луцилию», 123, 6

Тут испустил он дух и перестал притворяться живым.

«Сатира на смерть императора Клавдия»

Нигде в мире мы не найдем чужой нам страны; отовсюду одинаково можно поднять глаза к небу.

«Утешение к Гельвии», 9, 1

Гай Цезарь [Калигула], которого природа создала словно затем, чтобы показать, на что способны безграничная порочность в сочетании с безграничной властью, однажды устроил пир, стоивший 10 миллионов сестерциев; и хотя изобретательность всех была к его услугам, он лишь с трудом добился того, чтобы один обед поглотил доходы с трех провинций.

«Утешение к Гельвии», 10

Никто не может быть презираем другими до тех пор, пока он не научился презирать самого себя.

«Утешение к Гельвии»

Нельзя найти такого несчастного дома, который не имел бы утешения, видя другой дом, еще более несчастный.

«Утешение к Марции»

Никому не дано счастья – безнаказанно родиться.

«Утешение к Марции»

Ничто так не нравится, как погибшее; тоска по отнятому делает нас несправедливыми к оставшемуся.

«Утешение к Марции»

Смерть – лучшее изобретение природы.

«Утешение к Марции»

Ничто так не обманчиво, как жизнь; ‹…› поистине, ее не принял бы никто, если бы не получил против воли.

«Утешение к Марции»

Если рост прекратился, близок конец.

«Утешение к Марции»

Ничто не вечно, немногое долговечно, ‹…› конец у вещей различный, но все, что имеет начало, имеет и конец.

«Утешение к Полибию», 1, 1

Этот страдает от того, что у него есть дети, тот – что потерял детей: слезы у нас иссякнут скорее, чем повод для печали.

«Утешение к Полибию», 4, 1

Природа ‹…› пожелала, чтобы первым плачем был плач при рождении человека.

«Утешение к Полибию», 4, 1

Цезарю [т. е. императору], которому все позволено, по тем же причинам многое не позволено. ‹…› Он себе уже не принадлежит, и подобно звездам, без отдыха совершающим свой путь, ему никогда не дозволяется ни остановиться, ни делать что-либо для себя.

«Утешение к Полибию», 7, 1

[Об умершем]: Наконец он свободен, наконец он в безопасности, наконец он бессмертен.

«Утешение к Полибию», 9, 7

Каждый в свое время, но все мы направляемся в одно и то же место.

«Утешение к Полибию», 11, 4

Доля утешения: разделить свою скорбь со многими.

«Утешение к Полибию», 12, 2

Не чувствовать своего горя – не свойственно человеку, а не перенести его – недостойно мужа.

«Утешение к Полибию», 17, 2

Не может заниматься чужим утешением тот, кого осаждают собственные несчастья.

«Утешение к Полибию», 18, 9

Сенека Старший

Луций Анней Сенека (Старший) (ок. 55 до н. э. – 40 н. э.), ритор (учитель красноречия), историк, отец Сенеки Младшего. Родился и подолгу жил в Кордубе (Испания).

Бесчеловечно не протянуть руку помощи падающему.

«Контроверсии» («Споры»), I, 1, 14

Любовь легче умертвить, чем умерить.

«Контроверсии», II, 2, 10

* Друзья попросили Овидия исключить из его книги три стиха, на которые они укажут. Он согласился, при условии сохранить три, на которые укажет он. Стихи, которые они предложили для исключения, а Овидий для сохранения, оказались одни и те же.

«Контроверсии», II, 2

Женщина может сохранить лишь ту тайну, которой она не знает.

«Контроверсии», II, 13, 12

Рождаемся мы одинаково, умираем по-разному.

«Контроверсии», VII, 1, 9

Роскоши не хватает многого, жадности – всего.

Контроверсии, VII, 3, 8

Уметь говорить [для оратора] менее важное достоинство, нежели уметь остановиться.

«Контроверсии», IX, 5

Молчание равносильно признанию.